Литературоведение. Ч. 2.
3.1. Анализ эпического произведения (рассказ А.П.Чехова «Невеста»)
Не претендуя на исчерпывающую полноту анализа рассказа «Невеста», выделим лишь некоторые его особенности.
«Невеста» создавалась на рубеже двух веков, в атмосфере общественного напряжения, ожидания перемен накануне первой русской революции.
... Одно из основных авторских намерений - прояснить динамику внутреннего мира, процесс духовного развития центральной героини - Нади Шуминой. С этим намерением связаны новые оттенки формы повествования, новые акценты в соотношении наблюдений автора и героини, более интенсивное включение видения Нади, ее раздумий, ее речи, интонаций, вплоть до вытеснения порой авторского голоса. Это становится особенно заметным при сравнении «Невесты» с некоторыми чеховскими рассказами, ей предшествовавшими: «Случай из практики», «У знакомых», «В родном углу». В них созданы как бы три варианта судьбы героини, некоторыми чертами предвосхитившие ситуацию «Невесты». Но в этих рассказах преобладает или авторский голос, или голос героя (Королева в «Случае из практики»), осознавшего то, о чем смутно догадывался или о чем безнадежно мечтает героиня. Красивая, женственная Надежда («В родном углу») не удовлетворена своей жизнью в глухой степной усадьбе, раздражена окружающими («Какое серое общество. Какие мещане!»), мучается вопросами: «Что же делать? Куда деваться? С чего начать?» И разуверившись в возможности реализовать мечту о служении родине, обществу, мечту о подлинном счастье, свободе, просторе, Вера принимает предложение нелюбимого человека («Замуж, что ли!»), меняет лишь внешние обстоятельства своей жизни - переезжает из усадьбы на завод.
Лиза («Случай из практики») - человек больной совести, впечатлительный, нервный - тяготится своим богатством, миссией единственной наследницы, владелицы фабрики. Сама она неясно видит причину своей тревоги; ее угадывает врач Королев, он ставит диагноз болезни: ее беспокойство, бессонные ночи, страдания естественны; нужно бы решиться «оставить пять корпусов и миллион», «побросать все и уйти».
Рассказ «Невеста» как бы начинается с финала этих предшествовавших ему произведений, но и развивает некоторые мотивы и предлагает новые сюжетные повороты, новое соотношение голосов автора и героини. Надя Шумина находится накануне реализации мечты Надежды («У знакомых»). Она - невеста любящего и (в противоположность героине «В родном углу» - Вере Кардиной) любимого ею человека. Невеста сама отказывается от этого счастья, осознав его ограниченность, иллюзорность, и решается на то, что казалось Лизе («Случай из практики») уделом будущих поколений, - «побросать все и уйти».
В самом пути пробуждения и развития сознания героини и в финальной ситуации «Невесты» - разрыв Нади Шуминой с прошлым, устремленность к новой, пока еще неясной жизни и деятельности, - отражена кризисная действительность кануна XX века, выделена одна из главных примет этого переходного времени - появление людей, которые уже «не могут жить по-старому».
В создании этого рассказа Чехов использовал не только свой художественный опыт (модификация замысла в названных только что рассказах), но и опыт писателей-предшественников. В пору работы над «Невестой», 28 января 1903 г., он сообщал О. Л. Книппер, что пишет рассказ «на старинный манер, на манер семидесятых годов». Надо полагать, что он имел в виду такие сюжетно родственные «Невесте» произведения кануна революционных 70-х гг., как «Трудное время» В.А. Слепцова, «Разорение» Г. И. Успенского, роман 70-х гг. «Новь»
И.С.Тургенева и др., в которых героиня порывала со своей средой, с привычным жизненным укладом и, отстаивая личную духовную свободу, выходила на путь общественной борьбы.
Старая тема по-новому разрабатывалась Чеховым на рубеже двух веков. Прежде всего, вместо большого полотна (романа, повести) - малая форма, компактный рассказ, или, как определил его один из современников Чехова, - «своего рода сгущенный роман».
В первых главах рассказа как бы сжато художественное пространство: действие происходит в провинциальном городе, в доме Шуминых. Но постепенно (и в соответствии с развитием сознания Нади) пространство расширяется, хотя и не детализируется: Петербург, Москва, Россия. Сжато и время: один год, да и тот с пропусками. Однако и время имеет тенденцию к изменению масштаба: сжимается «в комочек» прошлое, разворачивается «громадное, широкое будущее». Изменяется от начала к финалу и темп движения времени. Если в первых двух главах оно замедленно, дробно, если зримы его отрезки, повторяющиеся, насыщенные бытовым содержанием: вечер, утро следующего дня, время обеда, снова вечер, ночь, - то с третьей главы заметны временные пропуски (через месяц, летом), которые отнюдь не свидетельствуют об отсутствии «надлежащей разработки», а несут большую содержательную нагрузку: создают впечатление о временной протяженности, когда подготавливались существенные повороты в состоянии героини, перемены в отношениях с окружающими (матерью, женихом, Сашей), созревала готовность отказаться от свадьбы, росло желание уехать. Эти пропуски как бы способствуют убыстрению темпа («Время шло быстро») и тем самым согласуются с усиливающимся мажорным звучанием рассказа. В последней, шестой главе время становится стремительным, измеряется уже не часами, не сутками и даже не месяцами, а временами года: «Прошел май, наступил июнь», «Прошла осень, за ней прошла зима».
Временной ритм соотносится с динамикой духовной жизни героини: состояние покоя, ощущение устойчивости сменяется неясной тревогой, постепенным разрушением иллюзорных представлений о прочности сложившегося уклада жизни и человеческих отношений, готовностью к переменам, верой в будущее и, наконец, действенным осуществлением принятого решения - расстаться с «отчим домом», переступить порог иной жизни. В каждой главе последовательно изображен один из этапов этого процесса, в каждой обозначается течение времени, неминуемо ведущее к изменениям и самой жизни, и духовного мира человека. Так, например, если в первой главе Надя не замечает медленно текущего времени, то во второй оно ощущается ею как томительное: «Часы идут медленно. Надя давно уже встала и давно уже гуляла в саду, а все еще тянется утро».
... Движение времени, динамика переходного состояния жизни, пробуждение и развитие сознания героини определяют своеобразие повествовательной формы рассказа. В нем три самостоятельных и взаимосвязанных взгляда на жизнь. Три голоса (Нади, Саши и автора) то расходятся, то сближаются или даже сливаются. Воссоздавая духовный мир Нади как динамичный, автор делает все более значимыми ее видение, ее оценки жизненных явлений. Они не только теснят Сашины, но включаются и в авторское повествование, сначала как подчиненные, затем как равноправные, а к финалу даже как преобладающие. Открытие мира героиней к этому этапу становится достойным полного доверия автора и читателя. Уже самим этим способом изображения объективной действительности и внутреннего мира человека утверждается важность поставленной проблемы (развитие сознания личности) и достигается компактность, емкость малой эпической формы.
В «Невесте» ограничено число действующих лиц, весьма лаконично обрисовано каждое из них. Представляя в начале рассказа тот или иной персонаж, автор не забывает указать на связь (большей частью родственную) его с Надей: «бабушка Марфа Михайловна», «мать Нади, Нина Ивановна», сын соборного протоиерея «Андрей Андреич, жених Нади».
... Толчки к разрушению иллюзий, к прозрению, к реальной оценке окружающих Надя получает от Саши. Именно он замечает и праздность, и деспотизм, и расчетливость бабушки, суеверие, паническую боязнь разорения, потери власти. Но он, пригретый ею некогда из жалости и «ради спасения души» и по-своему искренно любимый ею до сих пор, не судит ее строго, отчасти из чувства благодарности, отчасти из снисхождения к старости и сознания невозможности перемены привычек, укоренившихся и в характере, и во всем укладе ее жизни.
... Знакомство читателя с каждым действующим лицом происходит по мере того, как Надя вглядывается в этого человека. С Надей проходит читатель динамичный путь познания подлинной сущности людей, ее окружающих. Детская и юношеская непосредственная и слепая любовь к матери, поэтизация ее (она «казалась очень молодой», «необыкновенная женщина») колеблется и видоизменяется под влиянием собственных, более трезвых наблюдений Нади («У моей мамы, конечно, есть слабости») и Сашиных характеристик («Черт знает, никто ничего не делает. Мамаша целый день только гуляет, как герцогиня какая-нибудь»), его сомнений в подлинной интеллигентности Нины Ивановны: много читает, ведет беседы на отвлеченные темы, а не замечает нечистоты в кухне, бесправия прислуги. Сашины инвективы и Надино изменение отношения к матери поддерживаются авторским ироничным изображением (сильно затянутая, бриллианты на каждом пальце, занятия спиритизмом - дань моде). В образе жизни, в характере Нины Ивановны автор подчеркивает ненатуральность, дилетантство, видимое глубокомыслие при внутренней пустоте, ограниченности, внешнюю эмоциональность - при равнодушии к окружающим, крайнем эгоцентризме. Рассуждая о гипнотизме, о неразрешимых загадках природы, Нина Ивановна «придала своему лицу очень серьезное, даже строгое выражение», при этом «блестели бриллианты на пальцах, потом на глазах заблестели слезы».
Перелом в отношении Нади к матери обозначен в рассказе очень четко. Он происходит (в третьей главе) в тот момент, когда Надя особенно остро нуждается в душевном контакте, в материнском сочувствии и совете, а наталкивается на холодность, отчужденность: «Надя почувствовала, что мать не понимает ее и не может понять. Почувствовала это первый раз в жизни, и ей даже страшно стало». Детская доверчивая любовь, привязанность не ушли вовсе, но осложнились реальным пониманием матери как обыкновенной, несчастной женщины.
Резко обозначается разрушение Надиных иллюзий, в глазах которой снижается «высота» духовного мира матери.
... «Страшно испугавшись», Нина Ивановна не дает согласия дочери на отказ от свадьбы, уехать из города и оперирует при этом пошлыми сентенциями: «Это пройдет. Это бывает. Вероятно, ты повздорила с Андреем; но милые бранятся - только тешатся»; «Давно ли ты была ребенком, девочкой, а теперь уже невеста. В природе постоянный обмен веществ. И не заметишь, как сама станешь матерью и старухой, и будет у тебя такая же строптивая дочка, как у меня». Не столько судьба дочери, сколько собственное положение волнует ее и в этот момент: «Ты и твоя бабка мучаете меня... Я жить хочу, жить» ...Она горько заплакала, и показалась Наде «такой маленькой, жалкой, глупенькой».
С этого момента Нина Ивановна редко появляется в рассказе. По мере утраты Надей живого интереса к ней сокращается и место ее как действующего лица.
... Со времени отъезда из дома мать и бабушка в сознании Нади будто неотделимы друг от друга. Она «думала о матери и о бабушке»; «Письма из дому приходили тихие, добрые». И по возвращении в родной город они как бы уравнены ею, обе постарели, обе плачут молча и чувствуют, что «прошлое потеряно навсегда и безвозвратно: нет уже ни положения в обществе, ни прежней чести». Обе не выходят на улицу из боязни встретить жениха и его отца. Обе религиозны.
Надя не принимает всерьез ни религиозности, ни философствования матери. И слова ее: «Я, как видишь, стала религиозной... я теперь занимаюсь философией», - прерывает вопросом: «Как здоровье бабушки?», а затем засыпает, не дослушав туманных философских рассуждений Нины Ивановны, некогда вызывавших ее восторг. Вечерние упражнения матери в доморощенном философствовании иронически связывает теперь Надя с реальными обстоятельствами: Нина Ивановна вполне мирится и с положением приживалки в доме свекрови, и с нечистотой, и с бесправным положением прислуги. Некоторая сухость, холодность, безжалостность Нади находят свое оправдание не только в том, что она, осознав в себе перемену, не дает воли прежней чувствительности. Концентрируя вокруг Нади всех действующих лиц, автор рисковал сделать ее виновницей печальных судеб окружающих. Но он нашел «вышку», с которой судит своих героев; с позиции «исторического далека», отсюда видна не столько личная вина, сколько логика, закономерность соотношения явлений в самой жизни. И хотя ни бабушке, ни матери Нади не отказано в праве на личную драму, на страдание (как Раневской в «Вишневом саде»), однако их правда несоизмерима с правдой истории.
Несоизмерим с нею и масштаб жизни, личной драмы жениха Нади - Андрея Андреича. Этот герой также не выдерживает испытания на подлинную духовность, хотя формально он причислен к мыслящей части общества - интеллигенции: «Кончил в университете по филологическому факультету», «играет на скрипке, участвует в благотворительных концертах». Андрей Андреич дан в оценке Саши (быть может, это и хороший, добрый человек, но он не только не нужен России, а даже вреден, приносит ей зло своею праздностью) и в динамичном отношении к нему Нади. Первая стадия этого отношения осталась за пределами действия, развертывающегося в рассказе. Читатель узнает о согласии Нади на брак из ее воспоминаний.
Постепенно проясняются по крайней мере четыре взаимодействовавших причины ее согласия на брак: привлекательная внешность Андрея Андреича («красивый, с вьющимися волосами, похожий на артиста или художника»), его чувство к ней, желание близких Нади и мечты ее самой (еще с 16 лет) о замужестве, боязнь остаться старой девой. Однако постепенно вырисовывается и то, что в выборе именно Андрея Андреича («моего Андрея») личное чувство Нади играло не столь активную и решающую роль. Во второй главе есть достаточно ясный намек на иллюзии Нади: уже дав согласие, она невольно убеждает себя в правильности и самостоятельности выбора, ищет в женихе черты, которые как бы дают основание для этого выбора, для любви к нему. Во время бессонницы ею овладевают мысли о том, «как Андрей Андреич стал ухаживать за ней и сделал ей предложение, как она согласилась и потом мало-помалу оценила этого доброго, умного человека».
На второй стадии (в первых двух главах рассказа) у Нади нарастает неясная для нее самой тревога, желание отодвинуть свадьбу; потеря радости, веселья связывается с беспокойством, ожиданием чего-то тяжелого.
... Постепенно подготавливается перелом: Надя начинает замечать книжность любовных излияний жениха: «О, как я счастлив! Я безумствую от восторга!» Она ощущает архаичность, ненатуральность подобного объяснения в любви. «Ей казалось, что это она уже давно слышала, очень давно, или читала где-то... в романе в старом, оборванном, давно уже заброшенном».
Между второй и третьей главой проходит более месяца и именно в этот пропущенный отрезок времени подготавливался перелом в духовной жизни героини, составивший кульминацию в развитии действия в рассказе. В Петров день, 29 июня, когда жених и невеста осматривают свою будущую квартиру, перелом этот уже осознается самой Надей. Она замечает «невыносимую пошлость» в убранстве квартиры, олицетворяющем идеал мещанского счастья: блестящий пол, ярко-голубая материя на диванах и креслах, золотые рамы картин, мещанское наивное самодовольство в речах жениха (свою праздность он возводит в степень «знамения времени»), в его мечтаниях, рядящихся в модные одежды: «Пойдем вместе в деревню... будем трудиться, наблюдать жизнь... О, как это будет хорошо!»
Если раньше в молчаливости Андрея Андреича Надя склонна была угадывать ум, глубокомыслие, а в его музыкальных занятиях - артистизм, то теперь она замечает и безделье его, и ограниченность, и слепую инфантильную любовь к отцу, хитрому недалекому, корыстолюбивому человеку. «Люблю я своего батьку... Славный старик. Добрый старик», -повторяет он в разных ситуациях. Надя не рыдает, не ломает рук, о матери не упоминает вовсе, но выражает удивление, как могла она ранее жить здесь: «Жениха я презираю, себя презираю, презираю всю эту праздную бессмысленную жизнь...!» И уже не Саша предлагает ей уехать, а сама она говорит ему о своем решении покинуть родной город.
Отношение Нади к Саше тоже динамично. И чтобы понять его финальную стадию (в последних двух главах рассказа), следует напомнить также предшествующие этапы. Как и другие персонажи, Саша появляется перед читателем в Надином восприятии, как бы представлен читателю ею. «Вот кто-то вышел из дома и остановился на крыльце: это Александр Тимофеич, или, попросту, Саша, гость, приехавший из Москвы дней десять назад». Глазами Нади увидены детали его туалета (поношенные парусинковые брюки, стоптанные снизу, неглаженая сорочка), его болезненный вид: худой, бородатый, темный, с большими глазами и длинными худыми пальцами (повторяющаяся и варьирующаяся деталь его портрета: «длинные, тощие пальцы», «очень длинные, исхудалые, точно мертвые пальцы» - становится как бы признаком обреченности Саши). Через сознание Нади даны и некоторые факты его биографии. Неясность для нее (на первых порах) ни самого Саши, ни его судьбы выражена словом «почему-то», констатацией лишь некоторых фактов, без их объяснения, и противоречивым отношением к его внешности и к его духовной жизни. Долгое время его речи кажутся ей смешными, наивными, книжными («как по писаному»), назойливым повторением из года в год одного и того же, шутки - «громоздкими и непременно с расчетом на мораль». Лишь присматриваясь внимательнее к жизни окружающих, она улавливает правду в прямых, честных и искренних его высказываниях, испытает неудовлетворенность своим существованием, тревогу ввиду приближающейся свадьбы. А перевернув по его совету свою жизнь, не слепо повторит его путь. В его аскетическом образе жизни, в невнимании к своему здоровью, к бытовым удобствам, в забвении личного счастья чудится ей нечто дисгармоничное, провинциальное, старомодное.
... Во время последней встречи с Сашей (в шестой главе) Надя испытывает сложное чувство: и безграничную благодарность Саше за помощь в разрыве с буднями, с прошлым, и жалость к нему, постаревшему, замученному, больному, и предчувствие его смерти, и внутреннюю свободу от него. «От Саши, от его слов, от улыбки и от всей его фигуры веяло чем-то «отжитым», старомодным, давно спетым и, быть может, уже ушедшим в могилу».
Сложность, динамика, взаимодействие разных, родственных и антагонистичных явлений раскрывается в «Невесте» на разных уровнях: социальная жизнь, природа, человек и его жизненный путь, столкновения с другими людьми, многоплановость понятий, выраженных в художественном слове. Так, не утрачивая первоначального, конкретно-бытового содержания (чистота -нечистота, отживший - новый и др.), слово обогащается в контексте за счет общественной, нравственной, эстетической окраски и за счет акцентирования антагонистичности понятий: труд - праздность, душевная сытость - беспокойство, косность - движение, зависимость - свобода и др. На столкновении разных смысловых оттенков слов, разных понятийных планов (конкретного и обобщенного) построено нередко в «Невесте» взаимонепонимание людей, стоящих на разных ступенях гражданского развития (Саша называл это «смешением языков»). Так, на первых порах метафорические выражения Саши воспринимаются Надей только в плане общежитейском, т. е. не понимаются ею в главном их содержании. «Жить в такой нечистоте!» - с досадой восклицает Саша. «У мамы нечистота! Бог знает, что вы говорите, Саша, у мамы такая чистота!» - парирует Надя. Слово «учиться» для Саши почти синоним сочетания «познавать жизнь»: «В молодые годы учиться надо, учиться страстно нужно познавать жизнь». Надя же на это отвечает словами в которых понятие «учиться» имеет лишь конкретно-традиционный оттенок: «Я уж [кончила] была в гимназии». В свою очередь когда Надя, томясь без настоящего дела, говорит матери: «Мне кажется, это оттого, что я ничего не делаю» та отвечает, не улавливая подлинного смысла сказанного: «А ты бы рисовала, что ли... Или вышивай». И Наде почему-то стало досадно, и она вдруг заплакала».
Эта двуплановость, метафоричность на уровне слова родственна символическим образам рассказа. Дыхание новой жизни на рубеже двух веков чувствуется в «Невесте» не только в движении времени, в изменениях реальных обстоятельств, в динамике внутреннего мира героини, ее отношений с окружающими, но и в новых принципах художественности: в сочетании конкретно-бытовых картин (настоящего) с неясным в своих очертаниях обобщенно-символическим образом манящего будущего.
И невеста - это не только олицетворение юности, ожидания перемены в личном жизни. В контексте рассказа, в движении его сюжета понятие «Невеста» утрачивает традиционное конкретное содержание (Надя отказала жениху, ожидаемая свадьба не состоялась). Слово «невеста» обрело обобщенно-символическое значение: Надя находится накануне изменения своей и общественной жизни, стоит на пороге «новой, широкой, просторной жизни».
Символическому образу Невесты сопутствует символический же образ обновляющейся весенней природы. Рассказ как бы окольцован майским пейзажем: в майские дни и ночи начинается духовное пробуждение Нади. И возвращение ее в родной город, а затем отъезд навсегда также приходится на май - начало июня. В середине же рассказа смятенному состоянию Нади, жажде расстаться с серым тусклым бытом, ее сомнениям, страху перед неизвестным будущим подстать тусклые дождливые дни, жалобное и угрюмое пение ветра. Есть и еще один смысловой оттенок в функции этого пейзажа. Сырое, холодное лето вызывало стремление занять себя чем-нибудь, работать. К голосу Саши «Надоело без дела болтаться, работать надо» присоединяются голоса Нади и самого автора: «Все в саду глядело неприветливо, уныло, хотелось в самом деле работать».
Весенний пейзаж в рассказе особенно динамичен. От ночного к утреннему времени меняются краски: уплывает белый густой туман, закрывавший сонную цветущую сирень, всходит солнце, озаряя все кругом «весенним светом, точно улыбкой», оживает обласканный сад, и капли росы, как алмазы, сверкают на листьях. Молодостью, здоровьем и свободой веет от этого весеннего утреннего пейзажа. И он, так же как предчувствие перемен в судьбе Нади, сродни ожиданию изменений в общественной жизни.
Даль - еще один содержательный символический образ в «Невесте», противостоящий косному, обжитому «здесь» - обыденности, ограниченности существования: «Хотелось думать, что не здесь, а где-то под небом над деревьями, далеко за городом, в полях и лесах, развернулась теперь своя весенняя жизнь, прекрасная, богатая и святая...». Даль - олицетворение неизвестного, но манящего будущего, дом же бабушки, провинциальный город - «символ обывательской действительности», серости, однообразия праздной, сытой, мертвенной жизни. Емкость этого образа поддерживается повторяющимися конкретными признаками и деталями мещанского существования: жареная индейка, маринованные вишни, мягкая постель (на которой Наде в пору неясной тревоги лежать было «неловко», а перед финальным разрывом - «почему-то было смешно»).
«Оставить город, - разъяснял символическое содержание этого образа Максимилиан Волошин, - значит оставить мысль о себялюбивом существовании, о тунеядстве с жирным чревоугодием, о мелочах жизни и жизни мелочей и пойти на широкую свободную дорогу избранного и любимого труда».
Компактность малой эпической формы достигается и этими емкими метафорическими выражениями, и смысловыми параллелями, ассоциациями: «перевернуть жизнь», расстаться с будничным укладом, идти навстречу борьбе и свободе - приравнено к «уходу в казачество».
Значимы также и конкретные образы, поддерживающие центральные обобщенно-символические образы: звук лопнувшей струны (как в «Вишневом саде») предвещает уход, разрыв; стук сторожа («тик-так»), как в «Дяде Ване», в «Случае из практики», олицетворяет и регламентированную бытовую жизнь, и неумолимое движение времени.
После кульминационных сцен (посещения новой квартиры, ночных объяснений с матерью, с Сашей) Надя постепенно освобождается от страха перед настоящим и неизвестным будущим. Все, что вызывало прежде это чувство, становится для нее тоже олицетворением прошлого, уходящего. Отъезд в пятой главе -зримая черта, отделяющая прошлое, настоящее от неизвестного будущего. Но в душевном состоянии Нади пока совмещаются противоречивые эмоции: радость освобождения, предчувствие счастья и непреодоленная еще до конца привязанность к настоящему. «Она и смеялась, и плакала, и молилась»; «И все ей вдруг припомнилось: и Андрей, и его отец, и новая квартира, и нагая дама с вазой; и все это уже не пугало, не тяготило, а было наивно, мелко и уходило все назад и назад. А когда сели в вагон и поезд тронулся, то все это прошлое, такое большое и серьезное, сжалось в комочек, и разворачивалось громадное, широкое будущее, которое до сих пор было так мало заметно... И радость вдруг перехватила ей дыхание».
В финальной, шестой главе перед окончательным разрывом Нади с отчим домом происходит последнее ее свидание с детством и отрочеством, с прошлым. Прошлое здесь как бы соприкоснулось с будущим, как два конца одной цепи. «И ей казалось, что в городе все давно уже состарилось, отжило, и все только ждет не то конца, не то начала чего-то молодого и свежего». Из реально-бытовых подробностей (низкие потолки, приплюснутые дома, точно пылью покрытые, пустота в комнатах и на улицах, серые заборы) складывается в сознании Нади символический образ дисгармоничного прошлого, наивного и мелкого, «сжавшегося в комочек» и остающегося позади. Ему под стать «совсем старая бабушка», «сильно постаревшая» мать, застывшие в прежнем состоянии Андрей Андреич и его отец.
Полярен образу прошлого масштабный образ будущего (без детализации и нюансов) - символ гармонии, молодости, новизны, радости и свободы. Ему же сродни образ весеннего сада, «залитого солнцем, веселого и шумного», и образ самой Невесты - Надежды, стоящей на пороге новой, широкой, просторной жизни, еще неясной, полной тайн, но во имя которой можно навсегда расстаться с прошлым.
2011-01-11 09:00:14 Учебники — вернуться к списку
| ← предыдущая страница следующая страница → |
| 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 |